Перепелка

Перепёлка.org.ua

О ферме ~ Купить оборудование ~ Разведение ~ Инкубаторий ~ Бизнес ~ Мастерская ~ Поиск по сайту

Поиск по сайту



Поставить элайнеры для зубов по низкой цене в Новосибирске.

Перепелка в восточной культуре: повседневность и мифология


Коллега рассказывает, что на ее подмосковной даче поселились новые соседи с перепелками: птицы очень шумные, не дают спать.

– А что за люди?

– Восточной внешности.

Последнее время упоминание о перепелке так часто стало появляться в моем контексте, что я решилась на «расследование».
 

Перепелка в восточной культуре: повседневность и мифология


Случилось это после прошедшей в Москве (в феврале-апреле2010 г.) в Музее Востока выставки «Туркестанский авангард», где были представлены работы художника А.В. Николаева (Усто Мумина), на многих из них – перепелка. Причем перепелка – в контексте восточного быта и культуры, а картина Усто Мумина «Радение с гранатом» – просто позвала меня к расшифровке культурных кодов этой птахи.

Вспомнился спектакль с одноименным названием («Радение с гранатом») ташкентского театра «Ильхом», гастролировавшего в прошлом году в Москве, – все сходилось, я была на правильном пути: прототипом главного персонажа пьесы, Нежданова, как известно, стал художник Усто Мумин – русский живописец Александр Николаев.

Всплыл в памяти фрагмент из повести писателя Тимура Пулатова «Завсегдатай», где герой, проживая жизнь базарного завсегдатая, философствует, разглядывая людей – покупателей и торговцев, товар, живность: «В птицах много кротости, и взгляд их мудр, и это заметно, когда сидят они в клетках. Нельзя сказать, что на воле они суетливее и глупее, но в клетках, наблюдая за торгом, они чем-то наполняются глубоким. Голуби, петух с сизым от холода гребнем, перепела… Надо бы о перепелах сказать что-нибудь доброе и побольше, все же наша национальная птица, символ…». Тимур Пулатов, родом из Бухары (глубинки Туркестана), проведший там детство и юность, знает, что говорит – «национальная птица»!

Есть еще немало свидетелей об «аутентичных», не тронутых глобализацией восточных заповедных мест. В моем случае – это свидетельства о перепелке, бедане (в Средней Азии перепелку называют беданá – вероятно, по месту ее обитания в клеверном поле: беда – по-узбекски «клевер»). Все «свидетели» – литераторы, художники, способные, в отличие от прочих, зреть в корень явления.

Это Александр Файнберг, воссоздающий в поэме «Струна рубайата» посещение чайханы с гостем-европейцем и весь многоступенчатый процесс приготовлений-угощений-вкушений-развлечений, который может предложить такая экскурсия. В повествовательный пласт поэмы вплетен глоссарий, содержащий среди прочего бедану:

Иллюзия давала стол и кров,
Родильный дом и крышку гробовую,
Зато взамен брала живую кровь –
Не иллюзорную, живую.

Глаза слепые протерев от сна,
послушай, как звучит моя струна,
и знай, что речь идет о перепелке,
когда ты встретишь слово «бедана»


Дальше – по мере развития сюжета – упоминание беданы нагружено рядом смыслов: бедана – часть интерьера чайханы:

Кричит над чайханою бедана,
над клеткой стынет белая луна,
за речкой меркнет золото заката,
свой юбилей справляет чайхана;


бедана – участник-индикатор коллективного действа – состязания острословов:

Натянута струною тишина.
Остроту ждут. И выползла она.
И взмылся смех с таким истошным визгом,
что в обморок упала бедана.

Однако смак не в бедной бедане,
смак, что впервые за свое турне
богатый гость – надменный европеец
почувствовал мурашки на спине;


бедана играет роль статиста, сигнализирующего конец спектакля-действа:

Но шутки прочь. Уже горит луна.
И не осталось в чайнике вина.
И под луной от обморока в клетке
очухалась бедняга бедана.

Она кричит в неведомую высь,
что кончен той, что гости разошлись.


Есть изображение перепелки в чайхане на полотне художника Александра Волкова. Уже можно говорить, что клетка с перепелкой – непременный атрибут визуального ряда узбекской чайханы. К сожалению, такую клетку можно разглядеть с трудом на репродукции, но отчетливее в оригинале – на картине «Гранатовая чайхана» (в Третьяковской галерее).

Замечу, что чайхана в поэме А. Файнберга и на картине А. Волкова – совершенно разные собрания: там – чревоугодническое, карнавальное, раблезианское; здесь – аскетичное. У Волкова три персонажа производят впечатление отрешенных от обыденности, погруженных в себя, в свои мысли аскетов за скудной трапезой – только чаем, напитком на Востоке как обыденным, так и обрядово-сакральным. Взгляд трех главных персонажей «Гранатовой чайханы» А. Волкова, фигуры дутаристов, плод граната, священный, многосмысленный (как рисунок на чайнике, так и целое цвето-образное решение картины) – все вместе позволило исследователям увидеть на картине суфиев, озаренных духовной радостью (см.: Н.В. Апчинская).

Но столь противоположные по интенции хронотопы (у Файнберга и у Волкова) объединяет перепелка, нагруженная смыслом константы в сакральном и профанном локусах.

Такую же роль играет перепелка, или бедана, в прозаическом повествовании Сухбата Афлатуни «Глиняные буквы, плывущие яблоки». В сюжете повести-притчи воссоздана жизнь среднеазиатской деревни/города, находящейся на рубеже времен, идеологий, природных катаклизмов. Разруха господствует во всем: в головах, в хозяйстве, в природе; люди оставлены – «Москва их столицей быть расхотела», сохнут без воды деревья, не рожают женщины, пустуют почтовые ящики, молчит радио, состарился Старый учитель, пришел молодой – чужой, непонятный. Но ему – молодому учителю – дано знание: лишь он способен восстановить жизнь в деревне. (Если искать культурные архетипы этого чужого, пришлого знатока, то они, скорее всего, приведут к институту дервишества, суфизма.) Пришлый учитель знает, зачем он пришел, знает, что ему надо искать для восстановления жизни в этой деревне, или городе: он ищет алфавит – загадочные глиняные буквы. (В мировом культурном дискурсе за буквами, алфавитом закреплен космогонический смысл: найти нужные буквы – восстановить утерянный космос, миропорядок. Личность учителя сродни культурному герою, способному преодолеть хаос.)

В экспозиции сюжета притчи Сухбата Афлатуни нарисовано дерево. На ветке висит клетка с беданой. Пожалуй, именно эта птаха – единственный неизменный атрибут прошлой, в какой-то мере гармоничной жизни, в отличие от изменившихся людей и природы. «Клетка замотана платком, чтобы бедана не хотела из нее уйти…». Если висящее рядом радио «теперь только шуршит», то бедана по-прежнему та же – поет, правда, невесело. И когда были найдены последние буквы алфавита, когда появилась в деревне долгожданная вода, когда уродина превратилась в красавицу, сгинул монстр Председатель-саранча – словом, настало всеобщее благоденствие, – взгляд рассказчика выхватывает из этой картины прежде всего бедану: «Я стою около яблони. Все на ней, как и раньше. Качается на ветру клетка с беданой, пленной нашей певицей».

Такова перепелка в литературном контексте. Ее роль – как спасительницы, так и хранительницы вековечных традиций – достаточно древняя. Птица эта встречается отнюдь не только на Востоке, ареал ее проживания – почти везде. Сакральный смысл закреплен за ней давно.

В Ветхом завете, в Исходе, повествуется о перепелах, ставших той самой пищей, наряду с манной, которая была ниспослана израильтянам по выходе из земли Египетской: «И сказал Господь Моисею, говоря: Я услышал ропот сынов Израилевых; скажи им: вечером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом и узнаете, что Я Господь, Бог ваш. Вечером налетели перепелы и покрыли стан…» (Исх. 16: 12–13). О том же читаем в Коране: «Затем мы облаком вас осенили / И низвели вам манну и перепелов…» (Сура 2: 57).

Мировой «функциональный» свод перепелки содержится в словаре символов Дж. Тресиддера: в китайской и римской символике – птица военной доблести, в греческой – любовный символ. Р. Грейвс уточняет любовную семантику: Зевс во время любовной связи превращается в перепела, а его возлюбленная Лето – в перепелку; остров, на котором родилась от этой связи Артемида, с той поры называется «островом перепелок», а сама Артемида имеет в качестве священной птицы похотливую перепелку. Так все, вероятно, начиналось – в «культурной судьбе» перепелки. Эхо этой древности по неведомым (а может, и ведомым) дорогам географии и времени отозвалось на среднеазиатском Востоке.

Прожив почти 40 лет в Средней Азии, увы, я не вынесла никакой информации о перепелке как знаке восточного быта. Не потому ли, что время моего пребывания там совпало со временем «развитого социализма», когда шел процесс (прописанный ли, стихийный ли) нивелирования культур, когда традиционные, не вписывающиеся в русскую (а на рубеже XIX – XX вв. и христианскую) парадигму феномены повседневности или уничтожались, или методично, каждодневно вытеснялись, будучи замененными иными, с новой, советской интенцией феноменами?

Эти мысли пришли на ум после того, как я опросила азиатов, задав вопросы о перепелке. Систематизировав собранные ответы, я пришла именно к такому выводу о временном пограничье: до революции и какое-то время после – перепелка в быту Средней Азии была птицей с неким культурным кодом. Затем последовал период, в котором перепелки как бы и не было – ведь почти все визуальные свидетельства о перепелке как знаке туземного быта датированы именно двадцатыми годами ХХ в., и именно пришлых русских, как участников «русского проекта», удивило такое внимание и увлечение птицей (картины Усто Мумина, А. Волкова).

Почти все ответы бывших и нынешних «азиатов» содержат такие наблюдения: «раньше», «было», «по воспоминания стариков» и проч. Опрос информантов приводит к выводу, что перепелка, не будучи певчей птицей, тем не менее привлекает своеобразным пением, что отпечатывается у всех, наблюдавших ее в быту.

В узбекских фольклорных сказках встречаются два варианта одного сюжета, интрига которого «движется» перепелкой. Одна сказка – «Волк-обжора», вторая – «Хитрая перепелка». В первом сюжете лиса, чтобы накормить волка, превращается в перепелку, желая отвлечь женщин, несущих обильные свадебные угощения. Во втором – парой антагонистов являются лиса и перепелка. Использован тот же фрагмент: перепелка, спасая свою жизнь, предлагает лисе накормить ее. Она бежит впереди женщин, несущих свадебные угощения, отвлекая их: «Одна из женщин сказала: – Смотрите, перепелка! Другая заметила: – У моего сыночка перепелка улетела. Он каждый день надоедает, просит купить ему перепелку. Давайте поймаем ее. Похоже, что эта перепелка не может летать. Женщины положили на землю узлы и бросились ловить перепелку. Сначала умная перепелка бежала рысцой, но не быстро, вконец раззадорила женщин и увела их далеко. Тут она вспорхнула и улетела…».

Типологически сходен и финал обеих сказок: в первой сказке лиса (она же перепелка) заманивает волка в капкан, во второй – перепелка лису.

Обе сказки несут информацию о перепелке как птице, которую восточный человек желает иметь в качестве домашней забавы; о своеобразной траектории движения перепелки – некой обманке: поначалу она бежит, как бы не умея взлететь, затем, раззадоривая преследователя, все же улетает. (Именно такое свойство перепелки отражено в рассказе И.С. Тургенева «Перепелка».)

Пристрастие к перепелке как яркий экзотический фрагмент туземного быта отмечают и первые русские колонизаторы Востока (рубежа XIX – XX вв.). Художник В. Верещагин вспоминает, что «сарты и киргизы ловят их и выкармливают для драк, причем, разумеется, держатся заклады. Немало гордится владетель перепела, когда говорят, что питомец его победил столько-то соперников. Туземцы страстно любят эту забаву и в состоянии целые дни проводить за нею. Хорошо выдрессированная птица стоит очень дорого. “Я знаю, – говорил Б., – некоторых хозяев перепелов, которые не возьмут и пятидесяти тиллей за штуку” (тилля – четыре руб.)». А Н.С. Лыкошин, генерал, военный востоковед, называет это пристрастие азиатов «перепелиным спортом», он пишет: «В каждом городе среди туземцев много любителей перепелиного спорта, но Ходжент и соседние города Ферганской области переполнены “беданабозами”. В Ходженте по пятницам рано утром в одном из садов собираются в большой четырехугольной яме любители, воспитывающие своих перепелов со спортивными целями, и здесь разыгрываются значительные ставки. Любитель-перепелятник вечно занят своими птицами, которые всегда при нем; держа в руках пару птичек, он дразнит их и заставляет драться, чтобы развить в них боевые наклонности. В самом начале августа лов перепелов в окрестностях Ходжента достигает высшего напряжения. Тысячи птичек попадают в руки туземных ловцов и тотчас же тщательно сортируются на съедобных и боевых. Глупые и флегматичные экземпляры идут в пищу и ценятся по 2–3 коп. за штуку, годные же для боя оцениваются в необученном состоянии от 20 коп. до 1 руб. Продавцы перепелов поджидают на Ходжентском вокзале едущих с вечерним поездом из Черняева скупщиков, и на дебаркадере завязывается оживленный торг. Мелкие продавцы сбывают свой товар скупщикам, большинство же продавцов лично возит перепелов в Коканд, и наполненные птицами корзинки вносятся в товарные вагоны. В одном поезде везут иногда более 5000 перепелов, и все они находят себе сбыт на Кокандском базаре, где выдающиеся по своим спортивным качествам экземпляры ценятся неимоверно дорого: хороший перепел-боец стоит 10, 15 и 40 руб. На лицe перепелятника сильная страсть оставляет особую печать: бледность и утомление от бессонных ночей, проводимых в чайхане за любимым занятием, азарт и волнение – все это точно написано на лице “беданабоза”. В среде туземцев поклонники перепелиного спорта так же, как игроки в кости или карты, не пользуются доверием, и, действительно, трудно положиться на такого “мученика охоты”, который готов заложить душу свою за хорошего боевого перепела».

Вероятно, этими качествами любителя перепелок мотивировано рождение узбекской пословицы: Перепелятник свиреп, да сил у него только на перепелку. И перепелок, судя по увлечениям азиатов, много, как пресловутых воробьев, – о том другая узбекская пословица: Просо склевал воробей, а виновата перепелка – прыти воробья противопоставлена специфическая, как бы неумелая манера летать.

Начиная это «перепелиное расследование», я писала, что у истоков моей неожиданной заинтересованности были картины Усто Мумина, где чрезвычайно часты перепелки в руках юношей. Как же может быть увязано то, что я узнала в ходе мифолого-фольклорного и исторического знакомства с «перепелиным дискурсом», с перепелками Усто Мумина?

Перепелки в руках юношей на картинах художника – это опосредованное признание в любви между персонажами. Знал ли Усто Мумин о любовной, идущей из античности, подоплеке перепелки? Думаю, знал. Судя по интеллектуально-творческой атмосфере самаркандского сообщества-колонии, в которую попал художник, разговоры там велись не о погоде. Дирижировал собранием хозяин дома-сада Даниил Клавдиевич Степанов. «Сад, который арендовал Степанов, был огромен. Границ его мы не знали. Деревья ломились от фруктов. Виноградные лозы гнулись до земли под тяжестью своих даров. И всем этим мы могли пользоваться в неограниченном количестве! Мне определенно везло. Каждый вечер сходились у хауза. Там, под шапками карагачей, за большим столом располагалось все многочисленное семейство Степанова. Там были и Усто Мумин с сестрой Галочкой… Всего пятнадцать душ. Пили чай с виноградом и печеньем, которое мастерски выпекала жена Степанова Ромеа. <…> После чая говорили о живописи, о Сибири, об Италии. Джорджоне, Боттичелли, кватроченто, Маяковский, “Бубновый валет”, Пикассо – носилось и переплеталось в тихом вечернем воздухе самаркандского загородного сада», – вспоминает художник Виктор Уфимцев.

И, наверняка, можно предположить, в саду висела клетка с беданой – откуда же она так часто появляется на полотнах Усто Мумина?

Но, в отличие от названных выше авторов (Файнберга, Волкова), перепелка у Усто Мумина присутствует не как атрибут чайханы, бытовой детали восточного интерьера, – на его полотнах перепелка играет роль эвфемистического образа. Выразительнее всего это заговорило в клеймах картины-иконы «Радение с гранатом». После ряда микросюжетов, в которых изображены этапы знакомства двух персонажей, в очередном представлено свидание юношей в саду. У обоих – клетка с перепелкой, один из них вынул птаху и поднес к своим губам, второй – в смятении. Если судить по следующему клейму, где юноши соединены в объятиях, то предыдущее клеймо – признание в любви, посредством перепелки. Перепелка читается как призыв к освобождению от стереотипов и предписаний повседневности: не случайно в этом клейме клетки пусты – перепелки улетели.

Известно, что А. Николаев (Усто Мумин) был увлечен суфизмом. Путь суфия – для достижения гармонии разума и духа, для постижения божественного начала – состоит из четырех ступеней: соблюдение законов (шариат), воздержание (риязат), познание (маърифат), достижение истины (хакикат). На картине «Радение с гранатом» как будто бы представлены все четыре ступени – четыре горизонтально расположенных клейма, а третья «ступень» как раз связана с перепелками. Птицы – проводники сакрального знания, символизирующие любовь к абсолютной красоте, к Богу. (В мировой мифологии птицы наделены демиургическими, космогоническими, тотемическими и проч. функциями больше, чем другие представители животного мира.)

О третьей ступени – познании – исследователь Малик Арипов пишет: «Здесь “путник”, в процессе длительного воспитания разума и души, обретает полную гармонию духа и тела, мудрость и становится “познавшим мужем” – арифом. Ариф временами бывает в состоянии хал (экстатического слияния с истиной, длящегося мгновение)».

Несколько иначе, но о том же – о состоянии хал – пишет Н.С. Лыкошин, тот военный востоковед рубежа XIX – XX вв., который не обошел своим вниманием увлечение азиатов перепелками. Он теоретизирует так: с точки зрения мусульман, духовная природа человека состоит из двух частей, двух духов – один дух (рухи мустакым) постоянно пребывает в человеке, с ним разлучает человека только смерть; второй дух (рухи раван) – блуждающий, он может отлетать от человека во время сна и возвращаться при пробуждении. Во время сна дух рухи раван посещает разные места, видит различных людей и явления, а человек переживает все это в виде сновидений».

Именно таково зрительское восприятие центральной фигуры картины Усто Мумина – юноши, надрезавшего гранат, как бы находящегося в состоянии хал – грезы, радения, сна. Он как «познавший муж», как Ариф. (Кстати, в притче Сухбата Афлатуни имя молодого учителя – Ариф, что неоднократно упомянуто в повествовании. Учитель, как известно, восстановив загадочный алфавит, приблизился к истине.)

Мальчик с перепёлкой Николаев Усто-МуминПодобный любовному признанию на картине «Радение с гранатом» смысл прочитывается и в другой картине Усто Мумина – «Мальчики с перепелками». В его же картине «Бай» – две фигуры: смущенный, отрешенный юноша и бай, от которого, вероятно, юноша зависим. На этот раз перепелка в руках бая, и «читается» она, скорее, как знак похоти.

Борис Чухович, поэпизодно комментирующий клейма картины Усто Мумина, заключает: «В картинах неоднократно встречается метафорическое изображение затворничества (мотив птицы в клетке)…». Можно согласиться с такой дешифровкой относительно картины «Бай», где мальчик, как птица в клетке, зажат и рукой и коленом мужчины – не упорхнуть. Но относительно картин «Мальчики с перпелками», «Радение с гранатом» такая дешифровка метафоры недостаточна.

Здесь перепелка – эвфемизм любовного признания, перепелочная коннотация которого, вероятно, тянется из античной словесности.

Перепелка на полотнах Усто Мумина выполняет роль медиатора между двумя мирами – земным и божественным; так как, по утверждению теоретиков суфизма, познание Бога должно придти через любовь, сердце. Об этом пишут почти все средневековые поэты – апологеты суфизма, например, Джалаладдин Руми:

В счастливый миг мы сидели с тобой – ты и я.
Мы были два существа с душою одной – ты и я.
Дерев полутень и пение птиц дарили бессмертием нас
В ту пору, как в сад мы спустились немой – ты и я.

Восходят на небо звезды, чтоб нас озирать;
Появимся мы им прекрасной луной – ты и я.
Нас двух уже нет, в восторге в тот миг мы слились
Вдали от молвы суеверной и злой – ты и я.

И птицы небесные кровью любви изойдут
Там, где мы в веселье ночною порой – ты и я.
Но вот что чудесно: в тот миг, как мы были вдвоем,
Мы были: в Ираке один, в Хорасане другой – ты и я.


Такая же символика перепелки прочитывается и в спектакле Марка Вайля «Радение с гранатом» – оно и понятно, ведь Вайль идет вслед Усто Мумину, считывая смыслы как его картин, так и его судьбы.

Нынче все позабыли,
Про что наши старые песни,
Образ в них перепелок и птиц
Был тайной людских откровений.

Кто сегодня способен зардеться,
Увидев, как юноша поит
Из губ своих птицу,
Обнажив робко клетку,
Покрытую тканью цветною?

Ну а взять ее в руки,
Дать птице друга коснуться,
Подарить чувство близости –
Не вершина ли это радения?

Все слова погрубели,
Люди птичий язык позабыли
И живут, как придется –
Проще платить за прихоти.

А стихи! –
А стихи меж ними
Все реже заводятся.


Этот текст пьесы речитативом произносит чайханщик (он же владелец мальчиков-бачи, устроитель танцевальных представлений). На нападки и упреки в безнравственности таких танцев чайханщик отвечает: «Это танец, это искусство. Это было до нас и это будет всегда». «Это будет всегда, если кто-то не положит этому конец», – отвечает офицер, представитель новой – русской – власти в Ташкенте. Чайханщик не угодил не только новой власти, но и своим, тем, благодаря кому искусство бачи стало выглядеть как порок. Они пришли убить чайханщика. Почувствовав опасность, чайханщик Тахир обратился к своей любимой птахе: перепелка скользнула из его рук под рукав халата. «Эй, ты зачем туда скользнула, там ведь еще меньше воли? Вот, нашел… Сердце… Сердце бьется сильно…». Это были последние слова чайханщика – его убили, перепелка и сердце в этот экстремальный миг стали единым органом. Когда прибежал танцор-бачи, он раскрыл халат учителя – оттуда вылетела птаха.

Потоки солнца так близки,
Платком охвачены виски.
Силку в неволю отдана,
Под сердцем бьется бедана
(А. Волков)


Художнику Александру Николаеву вменялось в вину чрезмерное увлечение старым бытом, реалиями уходящей эпохи Туркестана. Тогда как именно эти картины художника стали импульсом для ренессанса Усто Мумина в XXI в. Случилась не редкая в жизни поистине одаренного и творческого человека драма: что было любо, интересно художнику – вызывало неодобрение современников, от которых так или иначе зависит судьба творца; а что от него «требовалось» – было чуждо ему, но «востребовано». А.В. Николаев попытался сломать себя, «перестроиться». Плакаты с социалистическими императивами, заидеологизированные донельзя детские книжки – попытка Усто Мумина найти свою нишу художника. В итоге – разочарование, усиленное арестом, – власти не могли ему простить «чрезмерного» увлечения некоторыми «странными» институтами старины. (Помимо танцоров бачи, я бы сюда включила и перепелку как составляющую этого культурного концепта.)

«Культ прекрасного юноши», которым окрашены многие картины Усто Мумина, это странное, с точки зрения тогдашних идеологов, восхищение художника никак не вписывалось в строительство новой жизни, в ритм социалистических завоеваний и борьбы. И художнику тоже вменялось обязательное участие в борьбе. Не все выдерживали этот абсурд – не выдержал и Усто Мумин.

Присутствие перепелки в быту и культуре Востока не могло не вылиться в символы, мемы. Так рождаются мифы – и о перепелке в том числе. Благодаря бытовым наблюдениям, повседневным чаяниям, направленным на птицу, она становится символом любви, метафорой любви, эвфемизмом любовного признания – что сполна отражено на полотнах Усто Мумина.

Танец бачи, чайхана, перепелка, любовь – весь этот институциональный и символический ряд восточного бытия, сплетенный когда-то в единый орнамент восточного узора, от которого остались лишь отдельные фрагменты, отражен в стихотворении А. Волкова «Танец»:

Тыни мини тын тын,
тыни мини тын…
Под удар дутара тюбетейки клин
Взвился, точно кречет, к серой бедане,
Перья крыл трепещут в пыльной синеве.

Ах, моя услада,
сладость спелых дынь.
Золотятся ноги – тыни
мини тынь…
Дост!!!

Лапа лапа лап лап, лапа
лапа лап…
Барабанов трепет в яром скрипе арб.
Хруст циновок нежен, взор ее – цветок.
В исступленье диком кружится сто ног.

Барабанов вопль – тяпы дапы
ляп.
Бубен бьет под пляску –
Лапа лапа лап –
Дост!!!

Тыка тыка тын тын, тыкы тыки тын…
Пиала Аллаха и кальяна дым.
Так пылают щеки – точно два граната,
Падают в истоме руки от халата.

Ах, моя услада, спелых много дынь
На больших подносах – тыка тыка
тын.
Дост!!!


Ритм бубна, ритм танца, ритм влюбленного сердца – и ритм песни беданы – перепелки.

Шафранская Э.Ф.


Перепелиные яйца




Статья была Вам интересна? Подпишитесь на рассылку “Перепёлка.org.ua - новости перепеловодства” и Вы всегда будете в курсе инноваций в мире перепелов. Подписаться >>


оборудование для разведения перепелов



Вы можете высказать своё мнение по данному материалу или задать вопрос. Администратор сайта ежедневно просматривает комментарии и отвечает на вопросы.


Данную страницу никто не комментировал. Вы можете стать первым.

Ваше имя:
Ваша почта:

Комментарий:




Приглашаем Вас на Youtube-канал «Новости и хитрости перепеловодства», где можно посмотреть видео по различным вопросам содержания перепелов, репортажи с перепелиных ферм, интервью с перепеловодами стран СНГ.

Случайное видео с канала: