Жила-была Типка
«Нередко убивал я более двух десятков, а взлетевших перепелок
с одной десятины насчитывали иногда далеко за сотню», — так писал Сергей
Тимофеевич Аксаков в середине XIX века. Книгу его, «Записки ружейного охотника»,
я везу Павлу Васильевичу Дудакову, жителю одной из окраинных деревенек Калужской
области, доживающих свой срок.
 Еще
десять лет назад бегал к ней из райцентра автобус, мимо молочно-товарной фермы,
мимо синего вагончика-магазина, мимо деревянной старинной церкви... От фермы
даже кирпичей не осталось, вагончик сгнил, и продукты теперь привозят сюда лишь
раз в неделю, рухнула церковь, успела зарасти малинником и крапивой. Автобус
тоже давно отменили, и колея грунтовой дороги лишь угадывается в густой траве.
За близкий лес падает солнце, не шевелясь стоят низкорослые овсы, и после
столичного шума нереальной кажется тишина, повисшая над головой. Даже
останавливаюсь, прислушиваюсь.
— Пать-падем, пать-падем...
Это бьет коленце одинокий перепел. Когда завечереет, голоса, конечно же,
появятся еще, но все равно их мало, несравненно меньше, чем те же десять лет
назад, не говоря уже о временах Сергея Аксакова.
Вот и деревня на десяток домов, окраинный двор с черным крыльцом, на котором
сидит сам хозяин. Он меня ждет, потому сразу ведет к столу, на котором самовар,
горячие пышки, блюдце с майским медом. Павел Васильевич рад книге и просто
счастлив оттого, что я выполнил наконец еще одну его просьбу и привез нужную
нить — тонкую, мягкую, с ворсом. Из нее получается хорошая ловчая сеть. «Как раз
то, что надо, — говорит он. — От лески у перепелок порезы идут».
Порезов допустить нельзя, потому как Павел Васильевич далеко не браконьер и даже
не охотник. Кто, спросите? Непросто ответить на этот вопрос. Дело в том, что
Дудаков занимается воскрешением старинных охотничьих промыслов, когда дичь, как
он говорит, брали умом, а не дробью. Тогда соперничество между человеком с одной
стороны и птицей со зверем с другой шло более-менее на равных. Вот когда надо
было изучать и знать все повадки «братьев наших меньших», все нюансы их
поведения. И знания эти просто не позволяли охотнику прошлых веков истреблять
дичь - тогда он чувствовал себя органичной частью природы. Сейчас (опять-таки по
мыслям Павла Васильевича, которые не бесспорны) бери навороченное ружье и пуляй
во все что движется. В охоте есть, конечно, законы, ограничения, но все ли с
ними считаются, особенно когда в руках у тебя такие возможности? Если даже в
центре самой столицы водители крутых джипов милиции не боятся, правил не
соблюдают, то уж что говорить о лесных угодьях и нечистоплотных добытчиках.
Словом, не понаслышке знает Дудаков, что такое петля, силок, только в этом году
брал он фазана, трех лис, куропаток... И вся его добыча ныне гуляет на воле. Не
для плиты и не для шкур он их ловит. Вот и перепелов -тоже выпускает.
— Главное для меня — убедиться, что могу, как и дед мой, который тоже ружья не
признавал, охотиться.
— Много птицы ныне?
Дудаков только рукой отмахнулся:
— Думал, прошлый год — самый неудачный, да этот еще хуже.
Говорим о химии, экологии, бродячих псах и кошках, которых «забывают» столичные
дачники, уезжая в городские квартиры. Все вместе взятое — большая беда для
природы в целом и маленькой птахи в частности.
«Кав, кав», — слышится за спиной негромкое воркованье.
На старом сундуке стоит покрытая черной тканью клетка; стенки ее сделаны из
мелкой металлической сетки, потолок мягкий, из марли с ватой. Павел Васильевич
сдергивает ткань, и тотчас взвивается и бьется головкой о марлю перепелочка. Что
это самочка, я могу отличить благодаря Дудакову. Зоб у нее светлый, белесый,
клюв голенький, в то время как у самца он темней и опушен волосками. Кроме того,
у самца нельзя не заметить черного пятнышка под горлом...
— Типка? - спрашиваю я и тут же жалею, видя, как потемнело лицо хозяина.
— Нет, — он вновь закрыл клетку. — Это бестолковая пока птаха. А Типку мою
убили. Как и кто — по дороге расскажу. Ну что, выходим?
Идти нам надо по оврагу, потом через поле, захватываемое молодым березняком: на
когда-то пахотных, а ныне быстро дичающих землях деревца растут как на дрожжах.
Сюда любят прилетать тетерева, но не ради них вышли мы с Павлом Васильевичем на
эту ночную прогулку. Потому движемся дальше, переходим узкий клин леса и
оказываемся на краю поля. Было бы здорово, кабы росло тут просо, но и овсы для
перепелки тоже не последнее место обитания.
Да, мы пришли за перепелками. Вернее, за перепелами. Дело в том, что многие
самочки заняты еще заботой о выводках, им, как говорит Павел Васильевич, не до
любовных приключений, а вот кавалеры без подруг с ума сходят, осторожность
теряют.
Прямо на границе поля и луга ставим сеть — чуть над колосками, над
просматривающимся насквозь бурьяном. Необычно большая этим летом луна (астрономы
утверждают, что такой большой ее лишь раз в тридцать лет увидеть можно) пока не
вышла из-за дальнего леса, на западе еще отсвечиваются золотом высокие облака,
так что есть время малость поговорить.
— Так как Типка погибла, Павел Васильевич?
Дудаков сплевывает травинку, по-детски искренняя печаль слышится в его голосе.
— Я говорил тебе, что Борисыч по весне ко мне в гости заезжал?
Фамилия этого самого Борисыча слишком известна, называть ее сейчас не стоит, но
можно лишь сказать, что человек этот не только крупный предприниматель, но еще и
заядлый охотник, причем, до тонкостей знающий все стороны своего увлечения. Во
всяком случае, разницу между японскими перепелами, которых поставляют в дорогие
рестораны столицы, и настоящим степным перепелом он видит, а разница эта как
между замороженным американским окорочком и живой деревенской курицей. Потому и
попросил Павла Васильевича взять его с собой на необычную охоту с сетью. Сам
потом каждого отловленного перепела выпускал. С Павлом Васильевичем Борисыч
давно знаком: именно Дудаков делал ему манки и для утиных охот, на рябчика. В
столичных магазинах, конечно, кое-какие манки найти можно, но разве у этих
китайских звучание! Вот и разыскал предприниматель старого охотника, может быть,
последнего из могикан, который не навороченными стволами, а умом и знаниями дичь
добывать умеет. Ну скажите, что от настоящего духа и азарта охоты остается,
когда в перекрестье прибора ночного видения ловишь с расстояния в километр морду
ничего не подозревающего лося и лишь на курок нажимаешь? В лучшем случае это
стрельба по мишени, в худшем -убийство, а не охота...
Впрочем, мы немного отвлеклись, вернемся, так сказать, к своей теме. Итак,
прошлым августом Павел Васильевич ловил с Борисычем перепелов. Выпустили всех,
но на следующий день предприниматель уже с ружьем взял трех. Августовские
перепела — добыча лакомая, может быть, из всей дичи самая вкусная. Перепел ведь
не только зерном питается, как его одомашненный японский собрат, а нагуливает
вес таким вольным кормом, что врачи говорят: мясо его целебно. Надо только
правильно готовить его. И еще: не убивать задолго до того, как подать на стол:
жир перегорает, малость горчить начинает.
Издавна на Руси добывали эту птицу не бекасиной дробью-десяткой, а сеткой,
сплетенной из тонкой паутинной нити. Под сетку Павел Васильевич часто ставил
клетку с Типкой-Типочкой, старой уже и почти ручной перепелкой. Она свою
нехитрую песню хорошо знала, и глядя на вызревающую луну, заманивала к себе
ухажеров эротическим голоском: «Кав, кав, кав»... И бежали на этот призыв
безрассудные самцы, кричали на ходу свое «пать-падем», бились грудками о клетку,
не замечая и не боясь лежащего рядом человека, пока тот не вставал и не хлопал в
ладоши. Тогда только вспархивали перепела, проскакивали глупыми своими головками
в ячейки сетки, а дальше отправлялись в клетку.
Так было вплоть до события, которое произошло, оказывается, всего месяц назад.
Приехали в деревню два охотника на крутой машине, все сами из себя: что
экипировка, что ружья — прямо с выставки достижений. Передали привет от Борисыча
и очень просили показать ловлю птиц с сетью. Ну а чего ж не показать?
Пошли. Сеть поставили, под нее — клетку с Типой. Как нарочно, целых четыре
перепела — давно такого не было! — к самке прибежали. Другие-то подруги на яйцах
сидят да с выводками возятся, не до любви им, а эта сама зовет их. Хотел уж было
Павел Васильевич встать да в ладоши хлопнуть, но тут — бабах! Один из охотников
спустил курки — не выдержал, как после сказал... Извинялся он потом, деньги
Дудакову совал, и немалые, да не взял ни рубля старый охотник, сразу после
выстрела поднялся и ушел прочь.
— Борисычу я звонил, просил не присылать больше таких. Тот сказал: разберусь,
вышвырну их... Не знаю, чем там дело кончилось. А Типа погибла, как и остальная
четверка. Там они и остались. А что брать-то от птах, если дробью по ним с трех
метров? Охота это разве, скажи?
Первые звезды нарисовались на бездонном небе, луна поднялась и вправду
величественная, торжественная.
— Ну, приступим, — сказал Павел Васильевич.
Достал дудочку-манок, приложил к губам.
«Кав, кав», — заворковала дудочка, ну точь-в-точь, как живая перепелка. Таких
манков, скажу сразу, вы нигде больше не найдете. Не верите — походите по
магазинам, поспрашивайте. Ведь чтоб манок на перепела сделать, надо не просто
птице подражать. Надо знать ее так, как знает и ценит Павел Васильевич.
«Кав, кав, кав»... И тут же, почти рядом: «Пать-падем». Выскочил на лунный
пятачок красавец в коричневатой манишке, не идет на звук, а бежит. Мы
вскакиваем, и вот он уже бьется в сетке, а потом покорно затихает в широкой
ладони охотника. Тот дозволяет мне рассмотреть его, потом говорит:
— Мало их нынче. Пусть летит себе.
— Конечно, пусть!
— Вот и ладно. А мы просто проверим, сколько поймать сможем.
Пятерых смогли, но домой возвращались с пустой клеткой и в отличном настроении.
И манок работает как надо, и птица, оказывается, есть еще на калужских полях.
— Не то, что дрофа, — говорит мне Дудаков. — А знаешь, почему я именно ее сейчас
вспоминаю? В калмыцких степях, где мы раньше жили, дрофу еще дудаком называют,
почти по моей фамилии, и неспроста. Дело в том, что...
Павел Васильевич говорит так, что заслушаться можно. Но это уже совсем другая
история.
Иван КОЗЛОВ
Российская охотничья газета
№27 (831) 30 июня-6 июля 2010 г., стр.22
|
Идёт загрузка...