Перепёлка в «Славянских древностях»
ПЕРЕПЕЛКА — птица с ярко выраженной женской символикой,
сближающей ее с тетеркой и куропаткой; тесно связана в народной традиции с темой
жатвы.
В качестве женского символа образ П, у вост. славян и поляков соответствует
образам тетерки у вост. славян и куропатки у юж. славян. Имеются случаи
языкового сближения этих птиц: ср. архангел. тетёра 'куропатка' и вологод.
тетері 'перепелка' (ОЛА 1:153.152). В в.-слав. свадебных и лирических песнях П.
символизирует девушку, невесту, молодуху, например: «Что не ястреб совыкался с
перепелушкою, солюбился молодец с красной девушкою» (воронеж., Зел.ОРАГО 1:385).
Родственники невесты в конце свадьбы навещают молодую и поют: «Десь наша
перепілочка, / Що з нами їла й пила, / Від нас полинуда»: (винниц., Вес. 2:421).
В песнях П, нередко противопоставлена птицам, воплощающим мужскую символику:
соколу, ястребу, орлу, воробью, соловью, селезню. Например: «Я к табе, Гануля,
сакалом прылячу, / Я к табе, Якушка, перапёлачкай» (витеб., Вяс.п. 1: 505).
Особо выделяется пара П. и коростель. С отсутствием четко выраженного языкового
противопоставления самца и самки П. (даже в языках, имеющих различие названий по
грамматическому роду, как рус. перепелка и перепел, женская форма названия
выступает чаще как видовое название независимо от пола) согласуются и некоторые
представления об этой птице. Так, по пол. поверью, П. не живет в паре с самцом,
отчего се прозвали przeskoczka (люблин.). Мотив П. — одинокой матери
присутствует в карпатоукр. песне: П. сетует, что у нее нет на которого ока может
оставить своих детей. Девичью символику П. демонстрирует пол. игра «przeskoczka»,
в которой парень ловит девушку под пение песни о ловле П., убежавшей в просо (мазовец.,
серадз.). Та же песня исполняется на свадьбе, когда спрятавшуюся невесту выводят
из чулана — гонят «перепелку». Участницы з.-укр. пасхальной игры «в перепілці» —
девушки. Женская символика присутствует и в бел. весенней хороводной игре «перапёлачка».
В бел. свадебных песнях пересекаются образы П. и тетерки в качестве общего
символа девушки и невесты в разных вариантах одних и же песенных сюжетов
фигурирует и та, и другая птица. Тетерка символически олицетворяет невесту в
свадебном обряде. Жениху вручают невесту со словами: «Вот тебе титерка
нещипленная и нетиребленная, а сам тереби, а от людей береги» (олоиец.,
Зел.ОРАГО 2:906). Образ встречается и в свадебных песнях. На Черниговщине
встречают невесту песней: «Привезли да тетерочку, не вчора, да теперечки» (Вес.
1:385). В Волынской обл. брат невесты делает тэтэру из вареника, перьев и
палочек и прячет ее в жбан, который родственники невесты на следующий день после
свадьбы ищут и разбивают — шукають и ловлять тэтэру. В Новгородской губ. «тетерой»
называется игра с любовными мотивами и поцелуями.
Женская символика П. и тетерки находит соответствие в ю.-слав. образе куропатки.
Куропаткой болгары называют красивую, опрятную, ловкую и проворную девушку: «вакла
яребица» [черноокая куропатка]. С ней девушку сравнивают и в народных песнях: «Петрана
моме, летна ястребица» [Петрана, девица, летучая куропатка] (Марин. НВ:103),
«Мори девойко ярембице, не пей рано в зората» [Эй, девушка-куропатка, не пой
рано на заре] (Геров 5:618). В макед. свадебной песне куропатка (невеста) просит
пахаря спрятать ее в борозде от турок (свадебной процессии жениха), которые
гонятся за ней. Перья куропатки болг. девушки используют в качестве украшения —
«китки». У вост. славян такая символика для куропатки почти не характерна (ср.,
однако, рус. куропатка ~ название проворной женщины невысокого роста, Даль
2:224).
П. и тетерку сближают также приметы, связанные с первым криком этих птиц весной.
Ср.: сколько раз весной прокричит П., столько рублей будет стоить «кела» (100
кг) кукурузы (укр.-карпат.); сколько остановок сделает токующий весной тетерев,
столько злотых будет стоить четверик ржи (витеб.).
Особая тема в представлениях о П. связана с хлебной нивой и жатвой. По поверью,
поле, на котором много П., не будет бить град (з.-укр.). Согласно пол. приметам,
если к дню св. Войцеха (23.IV) колосья пшеницы в поле скрывают П., будет урожай
на пшеницу (мазовец.). После этой даты, когда П. уже может укрыться в колосьях,
крик ее слышен особенно часто, а после жатвы она перестает подавать голос (люблин.).
В Полесье П. начинает петь ко времени созревания ржи (гомел.) или к началу жатвы
(волын.); сколько раз перед жатвой П. прокричит «Пидь палоть!», столько пудов
хлеба будет в копне (брян.); по числу ее криков «Пуд подом!» определяют, во
сколько раз подорожает хлеб (житомир.). Крик П. чаще всего словесно имитируется
как призыв отправляться в поле жать или полоть (чеш., пол., укр., бел., рус.). В
в.-слав. и отчасти з.-слав. жатвенных песнях П. тоже нередко характеризуются
женской символикой: перепелками в них выступают дочки или невестки, которых
хозяйка отправляет в поле жать (рус., бел.), либо П. — сама хозяйка поля,
закончившая жатву (укр., бел.). С молодой жницей связывается происхождение П. в
некоторых болг. легендах.
Однако, помимо антропоморфной символики П., в жатвенном обряде присутствует и
календарно-обрядовая символика этой птицы. Процесс жатвы может осмысляться как
преследование и ловля П., которая скрывается в хлебных колосьях. В бел.-полес.
песне жницы хотят окружить П., чтобы не выпустить ее с поля. В словац. песне,
когда заканчивается жатва, П. беспокоится, что ей с птенцами уже негде скрыться.
Дожиная поле, жницы в песне спрашивают П., где она теперь будет прятаться (укр.,
в.-пол.). В жатвенной песне из бел. Полесья жницы, дожав поле, в конце концов
ловят П. (гомел.). Западнее, в Гродненской губ., перепелицей называли
пожинальную «бороду», пучок последних колосьев, который жницы оставляют
несжатым, перевязывают лентой и украшают цветами. При этом они говорят, что в
этом месте «ізловили перепелицю». В Брестском у. той же губернии «бороду»
притаптывали к земле и пели: «Ой вылень, перепелке, / Бо уже у нас жита только!
/ Як не будеш вылетати, / Будем в поле зимовати!» (Зел. ВЭ:68). Еще западнее, в
пол. Мазовше, наименование «бороды» перепелкой (przepiorka) становится особенно
распространенным. Очевиднее становится и предназначенность этого ритуального
предмета для П. Для нее же иногда оставляют в этом месте и хлеб. В Понаревье из
части колосьев «пшепюрки» плетут дожиночный венок и в песне прощаются с П.
В других вариантах этой дожиночной песни к П. обращаются не со словами прощания,
а с просьбой остаться (пол., укр.) или, наоборот, улетать (пол.). Эти мотивы
несут в себе символическое значение перехода к новому календарному сезону:
окончание жатвы знаменует наступление осени и предстоящее зимовье П. При этом в
ряде поверий и фольклорных текстов П. выступает как неперелетная птица.
Например, в полес. дожиночной песне П. отвечает жницам, призывающим ее улетать:
«Не буду вылятаці, буду тут зімаваці!» (брест., Жн.п.: 408). Поверье о П.,
зимующей в поле под межой, отмечено в вост. Польше. Мотив зимовья П. в колодце
встречается в бел. дожиночных, осенних, детских песнях (гроднен., минск.), а
также в малопол. поверье (тарнобжег.). Представление о П., зимующих на дне реки,
известно и в волын. Полесье. Мотив зимовья в воде объединяет П. с ласточкой.
А. В. Гура, "Славянские древности: этнолингвистический словарь", т.3, стр.
688-690.
* * *
Славянские
древности: этнолингвистический словарь, М.,
Издательство: Институт славяноведения РАН, 1995.
Представляя прежде всего научный интерес, этот труд, в
то же время, — увлекательное чтение для самого широкого
круга читателей. Словарь повествует о разных сторонах
духовной жизни славянских народов. Специальные статьи
посвящены народным представлениям о мироустройстве,
природе, святых покровителях, поверьям о колдунах,
нечистой силе, различных духах.
В словаре подробно рассказывается о народном календаре,
обрядах, обычаях, праздниках и семейном укладе славян.
Этот словарь - первый в славистике опыт
энциклопедического словаря традиционной и духовной
культуры всех славянских народов. Он подводит итог более
чем вековому изучению славянских языков, фольклора,
мифологии, этнографии, народного искусства. В словаре
подробно рассказывается в том числе и о народной
праздничной жизни, семейном укладе и обрядности славян.
На сегодняшний день из печати вышли 4 из 5 томов.

|